Десятый день отпуска начался не с завтрака, и даже не с зубов, и даже не с пресловутого минета, а с прочтения длинного и нудного нравоучения, как мне необходимо писать памфлеты, как пользоваться редактором Ворд, и как делать из этих памфлетов брошюрки и дарить их друзьям.
Прямым текстом мне было сказано, что я полное ничтожество, благо тот кто говорил - не Курпатов, а то бы я застрелилась. Ну и ладно, не быть мне Львом Николаевичем.

Кстати, о нём. В прошлую субботу посетила Ясную поляну. Когда подошла экскурсовод, я уловила какой-то знакомый, но не узнаваемый запах, думала цветочки какие расцвели, но потом, войдя в дом-музей, поняла, что это от экскурсовода так пахнет. Старыми экспонатами самого музея, она вся пропиталась этим запахом дома с подлинными паркетами, стульями, обшарпанными любимыми креслами и мутными серыми зеркалами, в которые смотрелся сам Лев Николаевич. Трогать ничего нельзя, но я почти всё потрогала, и шкаф с книгами и буфет, и кровать и часы. После восторженных рассказов о Толстом, отношение к нему вдруг стало неоднозначным: зачем надо было дом продавать, для издания журнала? Я так точно, бы не сделала. Почему надо было из дома валить? Зачем надо было столько детей рожать, тринадцать это не шутки, бедная женщина. Их же всех надо было еще и растить, любить, а ей еще приходилось переписывать на чисто его творения, разбирая настолько кошмарный почерк, что мне ее по-настоящему стало жалко.
Захотелось что-то перечитать, а что-то прочитать, безусловно. Захотелось еще раз побывать там. Спокойная гармоничная красота по-русски, несмотря на французский и английский парки : бело-зеленые берёзы, бело-зелёные дома и пристройки, бело-зеленыё яблони, цветущие весной, покрытый только травой холм-могила, где писатель когда-то искал зелёную палочку...

Десятый день отпуска начался не с завтрака, и даже не с зубов, и даже не с пресловутого минета, а с прочтения длинного и нудного нравоучения, как мне необходимо писать памфлеты, как пользоваться редактором Ворд, и как делать из этих памфлетов брошюрки и дарить их друзьям.
Прямым текстом мне было сказано, что я полное ничтожество, благо тот кто говорил - не Курпатов, а то бы я застрелилась. Ну и ладно, не быть мне Львом Николаевичем.

Кстати, о нём. В прошлую субботу посетила Ясную поляну. Когда подошла экскурсовод, я уловила какой-то знакомый, но не узнаваемый запах, думала цветочки какие расцвели, но потом, войдя в дом-музей, поняла, что это от экскурсовода так пахнет. Старыми экспонатами самого музея, она вся пропиталась этим запахом дома с подлинными паркетами, стульями, обшарпанными любимыми креслами и мутными серыми зеркалами, в которые смотрелся сам Лев Николаевич. Трогать ничего нельзя, но я почти всё потрогала, и шкаф с книгами и буфет, и кровать и часы. После восторженных рассказов о Толстом, отношение к нему вдруг стало неоднозначным: зачем надо было дом продавать, для издания журнала? Я так точно, бы не сделала. Почему надо было из дома валить? Зачем надо было столько детей рожать, тринадцать это не шутки, бедная женщина. Их же всех надо было еще и растить, любить, а ей еще приходилось переписывать на чисто его творения, разбирая настолько кошмарный почерк, что мне ее по-настоящему стало жалко.
Захотелось что-то перечитать, а что-то прочитать, безусловно. Захотелось еще раз побывать там. Спокойная гармоничная красота по-русски, несмотря на французский и английский парки : бело-зеленые берёзы, бело-зелёные дома и пристройки, бело-зеленыё яблони, цветущие весной, покрытый только травой холм-могила, где писатель когда-то искал зелёную палочку...