Про колбасу - это сильно. крепись, то ли еще будет))
Арсений ведь старше, да? удивило, что именно он так трепетно отнесся к вопросу, кто с кем будет с...
Действие первое: Чуть не опоздали или как вы лодку назовёте так она и поплывёт.
Кое-кто из нас долго собирался, то ботинки не те, то на рубашке самой последней пуговички не хватает, в итоге пришлось вызвать такси. Приехало такси быстро, повезло, потому как последнее время с такси – беда какая-то, но довез нас ровно до перекрёстка Энгельса- Маркса, потому как дальше по Энгельса ехать было невозможно из-за машин. В класс мы пришли последние (как меня бесит это, потому как я не опаздываю и не прихожу впритык на важные мероприятия), дали детям по шарику, и повели на линейку. Такой бестолковой линейки я не видела никогда. Родители детей стояли кто где, мы по периметру напротив, потому как встать рядом смысла не было. Дети вытворяли что хотели, ибо им не было интересно награждение разными грамотами всяких старшеклассников. Я ёще подумала, что это самая бесполезная часть для первоклашек, но, вечером Арсений у меня переспрашивал по каким предметам, кроме истории, географии и физкультуре, это то, что он запомнил, дети получили грамоты, и добавил, что он тоже желает грамоту, когда вырастет. Я мысленно попросила Бога/Одина/Будду/ И прочих, чтобы сбылась эта его мечта. Фильм любовь и голуби тоже вспомнился, сами понимаете почему. Ещё был ветеран ВОВ и какая-то тётенька из комитета образования. Самый трогательный момент был не первоклассница с колокольчиком на плечах десятиклассника, а когда будущие выпускники вручали первоклассникам пакетик с маленьким подарком: блокнотом и набором ручек. Они такие милые были и трогательные эти старшеклассники, они так умилялись малышам, что тут я чуть не прослезилась. Вся эта катавасия длилась почти пятьдесят минут. Я бы вывела первоклашек, поздравила их, подарок вручила и увела, а грамоты потом бы вручались. Это чтобы дети не измучились. Когда их наконец-то повели в класс, мы свою пару не увидели, прошли вперед и снова не увидели, но потом обнаружили их и не только, идущих с другим классом, взяли за руки, отвели в класс, но одна девочка всё равно забрела в другой первый класс, а один мальчик ушел с бывшими детсадовцами куда-то, но всех быстро нашли, потому что искали большим педагогическим и родительским составом. И тут началось действие второе.
Действие второе: Я хочу сидеть с Тимофеем. Про колбасу.
Так как мы пришли последние, то места были только на разных партах. Тимохе было пофиг где сидеть, а Арсюха, как обычно, расстроился, хотел плакать, но держался. Просто он маленькая Катька, я его прекрасно понимаю)) Начался классный час, на тему «Семейные традиции», а через двадцать минут явились аниматоры, девочки-морячкИ. Я изначально была против всяких аниматоров, но я не большинство. Арсений вальяжно облокотился на учительский стол, заведя одну ногу на другую и сказал, что ему скучно веселиться. Тимофей же нашёл себе сразу двух товарищей, и топал ногами от души. И пока дети развлекались, мамашки резали колбасу и сыр. Я была и против стола для детей, но аргумент, что к 11 часам дети захотят есть, меня перевёл из несогласных в сочувствующие. Я еще заранее, как член родительского комитета, купила одноразовые скатерти, посуду и нарезанный батон. Они хотели пиццу заказывать, но я их убедила, что пиццу у 11 не привезут, потому как рано и уговорила на просто бутеры с колбасой и сыром, при этом предложила той, которая покупала колбасу и сыр, порезать их дома и завернуть в фольгу. Однако, девушка, мать двоих детей, ответила, что она, (внимание, не падать), не умеет резать колбасу. Вообщем, наши мамашки резали колбасу пока дети устали от аниматоров, которых пришлось даже закруглить (не в гуглплюс добавить, а остановить))). Быстренько расставили столы, cука, и ни одна блядь, не высказала Катеньке, что Катенька молодец, потому что я купила однотонные желтые скатерти, белые тарелки, зеленые стаканы и салфетки в сполшую мелкую ромашку – полная нарядная гармония была, не, ну я же не вчера родилась и стол накрыть, пусть и одноразовой посудкой, это вам не с ветки срать. Нарядный стол получился плюс пирожки с яблоками, спасибо одной маме, бутерброды, конфеты, джеки, сок, яблоки. Арсений повеселел, Тимофей поел конфет. Потом все стали резко сваливать, а Катенька и еще парочка ответственных мамашек – всё убирать, при этом оказалось, что всё-таки можно сделать нормальное фото с Анной Владимировной (учительницей), причём не только детям, чем мы и воспользовались.
В 12-10 мы вышли из школы.
Это еще не всё, продолжение следует/
Может вам конкурс с призами замутить на самый интересный и содержательный блог, а? Ну, что такое, только и остаётся читать "кто тока что сожрал" и "доброе утро". Это не блоги, это форум, хотя даже не форум, а чат и флудилка. Понимаю, что сейчас кинуться завсегдатаи портала с вилами, верёвками, тапками и помидорами, яйцами, типа нам тут не плохо, мы тут как зашибись общаемся. Да, это нормально, это замечательно, но блоги тут при чём? Блог это всё-таки не с ветки срать, взялся за гуж не говори, что дурак и не умею писать.
Может вам конкурс с призами замутить на самый интересный и содержательный блог, а? Ну, что такое, только и остаётся читать "кто тока что сожрал" и "доброе утро". Это не блоги, это форум, хотя даже не форум, а чат и флудилка. Понимаю, что сейчас кинуться завсегдатаи портала с вилами, верёвками, тапками и помидорами, яйцами, типа нам тут не плохо, мы тут как зашибись общаемся. Да, это нормально, это замечательно, но блоги тут при чём? Блог это всё-таки не с ветки срать, взялся за гуж не говори, что дурак и не умею писать.
Десятый день отпуска начался не с завтрака, и даже не с зубов, и даже не с пресловутого минета, а с прочтения длинного и нудного нравоучения, как мне необходимо писать памфлеты, как пользоваться редактором Ворд, и как делать из этих памфлетов брошюрки и дарить их друзьям.
Прямым текстом мне было сказано, что я полное ничтожество, благо тот кто говорил - не Курпатов, а то бы я застрелилась. Ну и ладно, не быть мне Львом Николаевичем.
Кстати, о нём. В прошлую субботу посетила Ясную поляну. Когда подошла экскурсовод, я уловила какой-то знакомый, но не узнаваемый запах, думала цветочки какие расцвели, но потом, войдя в дом-музей, поняла, что это от экскурсовода так пахнет. Старыми экспонатами самого музея, она вся пропиталась этим запахом дома с подлинными паркетами, стульями, обшарпанными любимыми креслами и мутными серыми зеркалами, в которые смотрелся сам Лев Николаевич. Трогать ничего нельзя, но я почти всё потрогала, и шкаф с книгами и буфет, и кровать и часы. После восторженных рассказов о Толстом, отношение к нему вдруг стало неоднозначным: зачем надо было дом продавать, для издания журнала? Я так точно, бы не сделала. Почему надо было из дома валить? Зачем надо было столько детей рожать, тринадцать это не шутки, бедная женщина. Их же всех надо было еще и растить, любить, а ей еще приходилось переписывать на чисто его творения, разбирая настолько кошмарный почерк, что мне ее по-настоящему стало жалко.
Захотелось что-то перечитать, а что-то прочитать, безусловно. Захотелось еще раз побывать там. Спокойная гармоничная красота по-русски, несмотря на французский и английский парки : бело-зеленые берёзы, бело-зелёные дома и пристройки, бело-зеленыё яблони, цветущие весной, покрытый только травой холм-могила, где писатель когда-то искал зелёную палочку...
Десятый день отпуска начался не с завтрака, и даже не с зубов, и даже не с пресловутого минета, а с прочтения длинного и нудного нравоучения, как мне необходимо писать памфлеты, как пользоваться редактором Ворд, и как делать из этих памфлетов брошюрки и дарить их друзьям.
Прямым текстом мне было сказано, что я полное ничтожество, благо тот кто говорил - не Курпатов, а то бы я застрелилась. Ну и ладно, не быть мне Львом Николаевичем.
Кстати, о нём. В прошлую субботу посетила Ясную поляну. Когда подошла экскурсовод, я уловила какой-то знакомый, но не узнаваемый запах, думала цветочки какие расцвели, но потом, войдя в дом-музей, поняла, что это от экскурсовода так пахнет. Старыми экспонатами самого музея, она вся пропиталась этим запахом дома с подлинными паркетами, стульями, обшарпанными любимыми креслами и мутными серыми зеркалами, в которые смотрелся сам Лев Николаевич. Трогать ничего нельзя, но я почти всё потрогала, и шкаф с книгами и буфет, и кровать и часы. После восторженных рассказов о Толстом, отношение к нему вдруг стало неоднозначным: зачем надо было дом продавать, для издания журнала? Я так точно, бы не сделала. Почему надо было из дома валить? Зачем надо было столько детей рожать, тринадцать это не шутки, бедная женщина. Их же всех надо было еще и растить, любить, а ей еще приходилось переписывать на чисто его творения, разбирая настолько кошмарный почерк, что мне ее по-настоящему стало жалко.
Захотелось что-то перечитать, а что-то прочитать, безусловно. Захотелось еще раз побывать там. Спокойная гармоничная красота по-русски, несмотря на французский и английский парки : бело-зеленые берёзы, бело-зелёные дома и пристройки, бело-зеленыё яблони, цветущие весной, покрытый только травой холм-могила, где писатель когда-то искал зелёную палочку...
Он придирчиво рассматривал собственноручно вымытую кофейную чашку на предмет кофейных пятен, но их не могло быть. Тщательно вытер её и блюдце, и поставил их в шкаф. Аккуратно повесил полотенце, приоткрыл окно. Это его и только его установленный порядок и правила: всегда возвращаться в чистую и убранную квартиру, с вымытой посудой и свежим воздухом.
Немного раздосадовался, что несколько капель воды попали рубашку. Мелочь, нарушающая всю безупречность. Впрочем, пусть эта безупречность будет немного небрежной, и он расстегнул пуговичку у самого воротника-стойки, и подвернул рукава на пару манжетов. Расстегнул ещё одну пуговичку, потом снова застегнул. Оглядел идеально выглаженные льняные брюки, они слегка замялись, пока он сидя пил кофе, однако это придало им более естественный вид. Летние туфли из ткани, светлые носки. Очки в тонкой золотой оправе, коричневая кожаная сумка-планшет. На голову – мягкая, в серую клетку, кепка с маленьким козырьком. Всё-таки своей лысины он стеснялся больше, чем боялся получить солнечный удар. Ни дать ни взять: тридцатые годы прошлого века. Стиль был выдержан, без всякого сомнения, несмотря на то, вся одежда была обдуманно куплена пару месяцев назад, весной, а не вытащена из старых дедушкиных чемоданов.
Он последний раз внимательно посмотрел на себя в большом зеркале в коридоре, смахнул несуществующие пылинки, и вышел из квартиры, пару раз перепроверив, хорошо ли закрыты замки.
На часах было ровно без пятнадцати восемь, это тоже было его личное правило: выходить на работу строго в одно и то же время. Не спеша дошел до остановки, в ожидании одного и того же автобуса. Он давно подгадал, что этот автобус идет не слишком заполненным, а то и вовсе полупустым. Как всегда сел на высокое заднее сиденье у окна, занимая дорогу рассматриванием… женщин. Конечно, его как мужчину интересовали и грудь, наличие талии и круглых коленок, но не в первую очередь. Бесконечное унылое однообразие, уродливые, редко кому подходящие узкие джинсы, синтетические майки, линялые или с блёстками. Растоптанные балетки, выделяющиеся трусы на попе, застиранные лифчики, кошмарные длинные юбки в пол, превращающие неидеальные фигуры в «баб на чайник». Все на одно лицо, одинаковые, невзрачные, несмотря на яркие расцветки и журнальные «модные» образы, как и сумки, им принадлежащие, безынтересные и одинаковые, будто листья одного дерева.
К сумкам он относился предвзято. Это досталось от мамы, не то, чтобы мама коллекционировала сумки, но пройти мимо той красной, дорогой и не очень нужной не смогла бы, и не прошла. Он навсегда запомнил ту летнюю поездку в Москву, когда они с мамой каждый день заходили в один и тот же магазин, и мама вертела в руках мягкую кожаную сумочку, красного цвета, на тонком ремешке. Он тоже крутил её в руках, вдыхая запах, ощущая мягкость и тепло кожи, понимая уже тогда, какой должна быть сумка.
С очередным разочарованием отвернул взгляд от окна, и тут же замер взглядом на руке, держащейся за поручень прямо перед ним. Часики. Маленькие в диаметре, но достаточно объемные, не плоские, винтажные, из неотшлифованного металла, с таким же металлическим циферблатом, незаметными стрелочками, но с яркими шариками-цифрами. Узкий, но толстый кожаный коричневый ремешок. Обладательнице таких часов он был готов простить даже стоптанные балетки. Медленно перевел взгляд на девушку. Светлая майка, джинсы, бледно-зеленая ветровка… сумка! Большая, наполовину джинсовая, наполовину кожаная. Синяя потертая джинса, желтая кожа, текстильный широкий ремень. Теперь он готов был простить ей не только балетки, но и разрешить ходить в длинной юбке. Девушка не смотрела в его сторону. Длинные волосы скрывали от него улыбку, с которой она что-то читала в телефоне. Он мысленно начал просить, чтобы она вышла раньше него или одновременно с ним. Просьба была услышана. Через две остановки девушка действительно вышла, и он, наконец-то увидел, не стоптанные балетки, а деревянные сиреневые сабо, прикрытые джинсами правильной длины. Автобус тронулся дальше, а то, что она посмотрела на него - ему показалось.
Вышел как обычно, без пятнадцати восемь, как обычно сел на последнее сиденье своего автобуса, уставившись в окно. Автобус остановился на следующей остановке, и кто-то нечаянно задел его плечо, он непроизвольно повернулся. К часикам и сумке добавились смеющиеся глаза, смотрящие прямо на него.
Увлекшись беззаботным общением на форуме, я не сразу обратила внимание, что открытая форточка непрерывно хлопает. Я закрыла её и в течение часа не отходила от окна. Не могла пропустить, упустить, оставить незамеченным. Ураган был неожиданный, небывалый, настоящий, с пылью, с обламывающимися ветками, а главное с постоянно выключающимися и снова включающимися уличными фонарями, в лучших традициях американских фильмов. Дождя не было. А то, что я приняла за молнию, были вспышки порванных электропроводов.
«Гремучая ива» за окном то с нарастающей силой, то немного успокаиваясь, билась ветками в стекло. Я закрыла жалюзи, убрав предварительно всё с подоконника, на случай если окно всё-таки разобьётся, поправила одеяла спящим детям и легла бояться. А вдруг все-таки разобьется стекло, а вдруг начнется пожар, а вдруг…
Проснулась от солнечного света, но ветер не утих, хотя ураган отступил, как в сказках, где утро вечера мудренее. Будильник пел соловьиной песней уже третьи десять минут, выползать из под одеяла не хотелось, но желание писать, особенно после вчерашнего пива, оказалось сильнее. Подсознательно что-то смутило меня, как выяснилось, я не сразу поняла, что вода в сливном бачке не набирается. Больше воды в доме не было, даже чайник показал мне обезвоженную накипь. Как умыться, как идти на работу с грязными засаленными волосами? Пьяный день накануне не допустил, чтобы я отрывалась от пива на такое скучное занятие, как мытьё волос, поэтому собираясь за водой, пришлось надеть бейсболку, заодно прикрыть опухшие глаза. Несмотря на очень ранний час, встретились первые оголтелые граждане в поисках воды в уличных колонках, однако там её тоже не оказалось. Собственно мне было все равно, потому что наливать её мне было не во что, больше интересовало, есть ли она вообще.
Путь был один – круглосуточный супермаркет. По дороге продолжались встречаться люди с ведрами и пустыми бутылками, спешащие к колонке. Отчего стало весело. Все мы братья по аварии, по вчерашнему урагану.
Ажиотажа из-за воды в магазине, тем не менее, не наблюдалось, подумала купить еще полуторалитровую бутылку, но жадничать не стала, остановившись на десяти литрах. Почему-то вернулось ощущение реальности американского фильма.
Неся тяжелые бутылки, стало мне как-то жалко хорошую воду за пятнадцать рублей на свою голову тратить. И тут внезапное решение добавило ещё больше запоминающихся событий в это утро: вытащив из мусорного ведра уже смятые пластиковые бутылки от пива, кое-как их распрямив, громыхая этим на весь подъезд, я, как крестьянская девушка отправилась на реку по воду, благо до реки пятьдесят ступенек. Однако, пришлось, как истинной крестьянской девушке, подобрать подол юбки, а точнее подвернуть джинсы, чтобы, опустившись на колени, и никак иначе, набрать воды. На обратном пути мне встретились такие же догадливые с пустыми ведрами, спешащие набрать воды, чтобы смыть свои какашки в унитазах, не похоже было, что им надо было мыть голову или пол в квартире. Я обернулась на реку, убедившись, что всю не вычерпают, снова стало весело и как-то забавно.
Речная вода в белой кастрюле выглядела бледно зеленой, песчинки сразу осели на дно, но в воде все равно что-то плавало, похожее на пыль в квартире в лучах солнца, и еще было несколько волосков собачей шерсти. Выловив шерсть, подавив брезгливость, утешая себя тем, что летом вода в реке еще и с мочой, я все-таки поставила кастрюлю на огонь, и подогрев воду из одной бутылки, разбавила ее водой из второй, и неудобно скрючившись над тазиком и кастрюлькой, кое-как я вымыла голову.
Умывалась уже магазинной, питьевой. Наспех высушив голову, и нацепив теплые куртки на себя и детей, похолодало же, опаздывая с выходом на работу уже на час, мы практически выбежали из дома. Почти у самого садика меня застал звонок воспитательницы, что сад закрыт по все тем же ураганным причинам, но нас могут принять в другом, точного адреса воспитательница не знает, сказала только улицу, но я же прекрасно ориентируюсь на местности, должна сама сообразить, тем более как можно не увидеть детский сад!
Можно не увидеть. Сад мы искали долго, бегая вдоль частных домов, два квартала по обеим сторонам улицы. Его не было. Я три раз, уточняла улицу, думая, что у меня что-то с мозгом после вчерашнего, звонила воспитательнице и спрашивала прохожих, но садика нигде не было. Отчаявшись в него попасть, я уже объявила детям, что мы идем домой, но вдруг что-то толкнуло свернуть меня в небольшой проезд между домами, который упирался в какой-то забор.
Над проездом усердно работал кран, поднимая и опуская бадьи с бетоном для очередного особняка, и подождав, чтобы на нас ничего не свалилось, мы прошмыгнули к забору. О чудо, за ним тихо скучали без ребятишек веселый "грибок", лесенка и песочница, а в стороне оказался небольшой двухэтажный домик – спрятавшийся детский садик. Сдав детей чужим, но приветливым людям, я хотела уже было… Потом передумала, не стала жаловаться, а понеслась на работу, опаздывая уже на два часа…
Хорошо, что «гремучая ива» не разбила окна, не случился пожар. А отсутствие воды, троллейбусов и Интернета дело временное. Зато когда еще ощутишь себя крестьянской девушкой и побываешь в секретном детском саду!
Критика. Узкое красное слово, потому что произносится со сжатыми губами, прищуренными глазами, но резко, как исправления в тетради, сделанные красной ручкой учителя.
Но не всегда критика это указание недостатков. Это прежде всего оценка. Зачастую "хорошо" или "отлично", как в школе, бывает даже с минусом, минус это частица «но», например « это хорошо, но». И если говорите это «но» со словом «отлично», то всегда давайте четкое объяснение этого «но», не говоря уже про оценку «плохо». Это касается не только критики творчества, это вообще должно стать жизненным принципом, зачастую, мы высказываем мнение, спорим, не обосновывая, не доказывая. Сказал «нет», объясни почему «нет», предложи свой вариант. Критика это искусство: тонкое, деликатное, на грани.
Критика разная: иногда как кредо блондинки – когда не знаешь что сказать, улыбнись, поправь лифчик, ехидная и злая, или надменная и уничтожающая, как, например, кто пишет с ошибками и опечатками, тот не уважает читателей. Есть еще критика ради критики, когда человеку подсовывают произведение, ставят привычную задачу, и он как буквоед набирает кучу неправильной орфографии и стилистики, а так же не понимает зачем героине нужна красивая слегка открытая грудь. Да, этот критик гуру, мастер рецензий диссертаций и научных трудов, только эмоций нет, скучная рутинная работа – критиковать что подсовывают.
Критику никто не любит, ну никто, хотя все направо и налево кричат: «Покритикуйте меня, напишите мне гадости, скажите, что не понравилось», и все равно обижаются когда находится человек, понявший буквально призыв критиковать, пишет правду, безжалостно, как-будто возвращает из новой современной красивой квартиры в однокомнатную хрущевку, незнающую никогда ремонта. Или как-будто вместо апреля, с приближающимся летом, вдруг снова середина мокрого, непроглядного ноября. Или как весенняя бабочка, раздавленная грубым, ботинком. Но не раздавил ее ботинок, отлежалась, отогрелась в лучах солнца, и полетела к первым апрельским цветам, стоящим в вазе у большого нового распахнутого окна, забыв навсегда про тот ботинок.
Читайте, критикуйте, не переживайте из-за критики, и не будьте уж слишком тщеславными.
С деньгами было совсем плохо, никто тогда не называл девяностые лихими, но было бедно. Так и жили они вдвоем, от аванса матери до стипендии дочери, и от стипендии дочери до зарплаты матери.
-Я буду мыть подъезд, мам. Может во всем доме все подъезды мыть?
Мать вздохнула, но не сказала, что это тяжело и совсем неблагодарно. Хоть какие-то деньги.
С самоназначенной старшей по дому, пожилой властной и очень тяжелой в общении , женщиной, она договорилась сама, согласившись без каких-то возражений на пятьдесят копеек с человека. Согласилась, потому что вообще не знала цену, даже если бы знала, то спорить не было смысла.
-Да, и не забудь, что раз в неделю моешь, а еще раз в неделю подметаешь!
Облачившись в старые спортивные штаны, растянутую майку, еще школьную куртку, и повязав на голову модную бандану, на днях подаренную другом на 8 Марта, шагнула за входную дверь.
На каждый подъезд уходило примерно минут сорок. Самое трудно было это налить воды.
Нехотя соседи первого или последнего этажа пускали ее к себе за водой. Ей даже было проще таскать ведра из своей квартиры с последнего этажа, чем видеть и слышать недовольство. К работе она относилась серьезно, потому что любую работу надо делать хорошо, и когда одна из сторожил дома указала, что нужно добавлять стиральный порошок, она и тут не стала спорить.
За первый месяц, март, саамы грязный, она получила со всего дома 50 рублей, примерно столько же, сколько была ее стипендия. Они с мамой пошли на рынок, купили стандартный у них на тот момент, набор продуктов: картошку, яйца, макароны, сливочное масло, чай, кетчуп, майонез, и сыр, много сыра, потому что когда в доме есть сыр, то голодным не останешься, тем более утренние горячие бутерброды с сыром стали уже семейной традицией. На коробку дешевого порошка для мытья подъезда денег не хватило уже. И в следующий раз она мыла пол уже без порошка.
Она встретила его случайно, обрадовалась. Он тоже был рад ее видеть, сказал, что все-таки скучает по ней в своей Москве. Проводил ее до дома, поднялся даже на этаж, но расстаться они не спешили, не успев наговориться.
-Садись на ступеньки. Тут чисто.
-Точно?
-Точно. Я мыла как раз сегодня. Правда без порошка, я уже второй месяц без порошка мою. Хорошо, что эта весенняя грязь закончилась...
-Так ты чего подъезд моешь?
-Ага, все три, во всем доме.
-Ты сошла с ума!
-Когда я стану богатой и знаменитой, я скажу: «Чего я только в жизни не делала, даже подъезд мыла»
И только на следующий день она обнаружила в кармане «пятихатку». И именно так она сама назвала эту купюру, ведь она была от него, а он первый от кого она слышала это слово, он тогда еще смеялся над ее незнанием много чего, хотя был немного младше.
В мае на втором этаже поселилась кошка с котятами. Старшая по дому хоть и ругалась, что загадили подъезд, но втайне сама подкармливала кошек. А та женщина, которая жаловалась на отсутствие порошка, собрала во дворе собрание жильцов на тему некачественного мытья подъездов. Про собрание она случайно узнала, просто шла мимо. Как удачно выбрано время для собрания, как раз, именно вчера она собрала с жильцов последние деньги за май. К некоторым приходилось по несколько раз звонить, то дома не было, «то все деньги у жены», то «я вас не знаю, и дверь не открою», но вот последний раз как-то все удачно сложилось и свои пятьдесят рублей она уже отдала маме.
Сказать слово ей почти не дали, не требовали объяснений, а когда потребовали убирать за кошками, то были откровенно посланы на х.. Старожилы дома все преподаватели пединститута, профессоры, доценты, конечно, не ожидали от внучки доцента кафедры истории такого речевого оборота, но в последствии, перестали смотреть на нее пренебрежительно, разводили кошек в подъездах, собак около подъездов, убирались от случая к случаю.
Что я здесь делаю? Почему я? Как я сюда попала? Мне из этих джинсов не вылезти никогда! Майка, еще майка, трусы, носки…ничего не понимаю, хотя вот это кухонное полотенце кажется знакомым. Да, точно оно знакомо, я помню как вытиралась им, и мне тогда не понравилась жесткая новизна вышитой каймы. Как кружится голова. Или это всё вокруг кружится? Куда исчез потолок? Дождь. Стеной. Шум дождя. Голова теперь кружится в другую сторону. Остановите меня! Остановитесь. Я хочу еды! Супа горячего, или жаркое, прямо из кастрюли с паром несущим ароматы зелени и чеснока! Выпустите меня отсюда!
Все вокруг мокрое, вязкое, все вещи в воде. Кажется остановилось, но нет, только на секунду: снова вода, снова шум, еще сильнее, еще быстрее. Мне хочется стать совсем маленькой и спрятаться в самый крошечный и узкий карман джинсов, я уже не хочу из них вылезать, хотя час назад только и думала как освободится от них. Но, неведомая сила все-таки вытаскивает меня из них, и отбрасывает в противоположную сторону на белую простынь. Сверху на меня падают медведь и жираф… Я умоляю сама не знаю кого, чтобы прекратилось это безумие…
-Дети, подойдите ко мне, пожалуйста!
-Ну и кто из вас засунул эту ложку в стиральную машину?
Спасена.